Интервью Я ушел в совсем другую жизнь

Из биографии: Родился 8 февраля 1928 года в городе Павловском Посаде Московской области. Отец - Тихонов Василий Романович, работал механиком на ткацкой фабрике. Мать - Тихонова Валентина Вячеславовна, была воспитателем в детском саду. Супруга - Тихонова Тамара Ивановна (1944 г. рожд.). Дочь - Тихонова Анна Вячесл... Читать полностью

Вячеславу Тихонову – 75 лет. Эта солидная дата, разумеется, имеет к нему непосредственное отношение, но в той же степени, как ни парадоксально, это “не про него”. Кумир нескольких поколений, чья слава оказалась сильнее политических катаклизмов и долговечнее политического строя, давно уже воспринимается как явление национальной культуры. А значит – никаким юбилейным цифрам не подвластное. Тихонов – “последний герой” советской эпохи, создавший красивый – в прямом и переносном смысле – миф о сильном, но не ожесточившемся человеке, ставший олицетворением мужского обаяния, куда более редкого во все времена, нежели сиюминутно модные “секс-символы”. Благодаря ему в отечественном кино была “узаконена” негромкая, непафосная интеллигентность, чуждая Системе в целом. “Талант – это чувство вкуса” – это о Тихонове и его героях.

Я еду на Николину Гору, где Вячеслав Васильевич ныне проводит большую часть времени. Небольшой кирпичный дом спрятался за мощным “новорусским” особняком. Красиво заснеженный участок безмолвствует, и, идя по аккуратной тропинке к крыльцу, я еще не знаю, состоится обещанная встреча или же погодные капризы скажутся на самочувствии моего героя. Недавний инфаркт все-таки дает о себе знать… К счастью, все в порядке, и, устроившись в уютных креслах у камина, мы начинаем разговор.

Мгновения, мгновения, мгновения

- Как все замело, надо хоть участок расчистить, а то одни сугробы…

- Помнится, Вячеслав Васильевич, у господина Бользена, то бишь Штирлица, это получалось весьма элегантно и со сноровкой.

- Точно, но Бользен был лет на тридцать моложе, и тогда, как вы помните, была весна.

- Как вы думаете, почему вот уже тридцать лет “Семнадцать мгновений весны” – один из самых популярных фильмов в России, как теперь принято говорить, “знаковый” и “культовый”?

- Это лучше не у меня спрашивать. Но попробую: потому что в нем есть баланс между вымыслом и фактом, между жесткостью и жестокостью, есть лирика, но нет сантиментов, нет и упрощений. В нем нет шаблонной бесспорности правильных и неправильных поступков. Есть образы и историческая правда, “перебора” художественных допущений нет.

- За исключением одного художественного допущения – в разведку бы вас не взяли.

- Это почему?!

- Потому что у вас, Вячеслав Васильевич, в буквальном смысле очевидная профнепригодность: у разведчика не может быть с первого раза и навсегда запоминающейся внешности.

- Ну уж… Не знаю, как насчет разведки, а вот во ВГИК меня действительно не взяли.

- То есть как?!

- После второго тура я слетел. Я до сих пор остро помню это. Вышла девушка и стала быстро, скучным, безликим голосом зачитывать фамилии: “принят” и “не принят”. Тихонов – не принят. Легко так, Тихонов не принят. И все поплыло, рассыпалось, я только тогда понял, как на самом деле хотел сюда, как надеялся, как все остальное было второстепенным. В итоге меня все-таки взяли на испытательный семестр, на полгода. Просто не хватало мальчиков на актерском факультете – 1946 год… Нужно было самим сделать этюд. Мы с Сережей Гурзо начали делать “Обломова” – он был Захаром, я Ильей Ильичом. И по итогам этого семестра меня зачислили. С нашим курсом занимались Ольга Пыжова и Борис Бибиков – потрясающие педагоги, мхатовцы. Я считаю первой своей картиной “Дело было в Пенькове”. Его снимал удивительный режиссер, фронтовик Станислав Ростоцкий. Мы вместе учились во ВГИКе, но он был старше – война помешала ему пойти учиться сразу после школы. Каким-то образом я в эту картину попал. Если бы не было “Пенькова”, не было бы и Штирлица – я бы, наверное, просто ушел из кино: меня режиссеры “не видели”.

- После “Пенькова” было “Чрезвычайное происшествие”. Вы встречались с прототипом вашего Виктора Райского из “ЧП”?

- Да, и мы долго дружили. Он настоящий одессит, моторист, после возвращения с Тайваня продолжал ходить в “загранку”. Внешне мы не похожи. А в характерах что-то есть общее – кураж, может быть, и ирония…

- А вот этот жест – скрещенные указательный и средний пальцы, который был паролем для героев фильма и которому потом подражали все мальчишки – ваш или его?

- Мой. Нужно было что-то такое придумать – как показать, что я играю двойную роль своим товарищам? Вот и придумал. Я же говорил о кураже…

- Еще о ваших “изобретениях”. Одна из самых пронзительных сцен в “Семнадцати мгновениях” – встреча с женой. Ее ведь изначально не было в сценарии, ее предложили и придумали вы. Как это получилось, я имею в виду саму идею, зачем вам нужен был этот ход с “очеловечиванием” Штирлица?

- Вот именно – с “очеловечиванием”. Когда я читал сценарий, мне не хватало человеческого – того, что может личностно заинтересовать людей в Штирлице. Много профессионального, много психологического, много чисто разведческого, а вот такого… теплого, что ли, и при этом обязательно без всяких сантиментов – мало. К счастью, я познакомился с одним разведчиком, и он рассказал историю, которая с ним была на самом деле. Разумеется, все было в другое время и в другой стране, да и не так, как у нас в фильме… Но какие-то ассоциации у меня возникли, был какой-то импульс, “информация к размышлению”, и я стал думать. Сам сюжет встречи, когда все сбалансировано, когда самообладание запредельно, меня увлек. Я понимал, то это должно быть безмолвное свидание, там должны говорить только глаза. Иначе эпизод просто не нужен. Главное – глаза, только они больше, чем слова. Это нужно было представить: та женщина, которую любил, та, которая ждет, о которой ты только помнишь, она уже только образ… Я рассказал Лиозновой, и она решила попробовать эту сцену снять, не говоря пока ничего Юлиану Семенову. А потом, когда ее уже вставили в контекст фильма, Юлиан посмотрел и сказал: “Я теперь, когда буду переиздавать книгу, я туда впишу встречу с женой”. То есть получился “обратный” процесс – не из литературы на экран, а наоборот.

- В вашей жизни была женщина, на которую вы смотрели так же?

- Думаете, я отвечу? Мужчина не должен говорить о двух вещах – о любви и о болезнях.

- Хорошо, о внутреннем больше не спрашиваю – вернусь к “наружности”: вам вообще ваша внешность мешала или помогала?

- Мешала, особенно вначале. В какой-то момент я решил уходить из профессии. Мне все давали какие-то плоские роли. Собственно, даже не роли были, а просто много крупных планов. Это угнетало и раздражало. Видите ли, в то время, когда я начинал, были востребованы рабочие характеры и пролетарская внешность. А я как-то под эту категорию не подходил.

- Да уж действительно. С вашими внешними данными ничего не смогли сделать даже в “Оптимистической трагедии”, где вы – революционный матрос. Князь Андрей вам больше к лицу.

- Кстати, приглашение на ту роль я как раз получил, когда снимался в “Оптимистической трагедии”. Бондарчук поначалу не видел во мне князя Андрея. Князь Андрей и у Толстого появился позже, когда роман был вчерне уже создан. Княжна Марья и ее отец существовали в замысле изначально, а князь Андрей – нет. Я, когда начал сниматься, много читал об истории создания “Войны и мира”. Может, подсознательно слишком “пропитался” этой вторичностью. А вообще я сыграл еще одного князя, причем на этот раз – героя отрицательного: Нащокина в “Двух жизнях”. Коля Рыбников играл положительную роль простого рабочего паренька, который потом становится большим человеком. Помните, я говорил о типажах – вот у Рыбникова было “правильное” лицо, и потому ему давали однотипные “правильные” роли. Я Нащокина играл с удовольствием – роль была очень интересная.

Кому – бесславье, а кому – бессмертие

- У вас в молодости были свои кумиры?

- А как же иначе?! Я был восхищен Андреевым, Бернесом, Алейниковым. Заменимых нет – не нами придумано. Сейчас есть замечательные актеры, они прекрасно играют, но после многих нынешних картин опускаются руки, они жесткие, даже не потому, что там много стреляют, а потому, что в них заложена разрушительная сила. “Бригада” и “Бандитский Петербург” еще не худшее… Я становлюсь брюзгой?

- На этот вопрос Штирлица Эрвин отвечает: “Тебе идет”. Я присоединяюсь к Эрвину. А еще процитирую Александра Сокурова – он считает, что российское кино утратило гуманитарную, гуманистическую функцию.

- Абсолютно согласен с Александром Николаевичем. Оно разрушает личность агрессией. “Семнадцать мгновений весны” ведь посвящены самой жестокой теме – войне. Но в них нет озлобления. Татьяна Лиознова собрала великолепную команду… И сделала с Юлианом Семеновым умный, тонкий, живой сценарий. О том, как сопротивляется личность тому страшному, что есть война. Мы снимали фильм не только о героизме – о человечности.

- А как вообще получилось, что вместо того, чтобы поступить в автомеханический институт, вы пошли во ВГИК?

- Вы и это про меня знаете?! Такое ощущение, что я у вас под колпаком. Это была почти случайность.

- Вы на грани провала. Как говорил Мюллер Леонида Броневого, “я поверю только доказательной случайности”.

- Ну что ж, по порядку. Мне нравилось ковыряться в машинках, дед был машинистом, паровозы водил, отец техникой занимался на ткацкой фабрике. Мне хотелось что-то машинное, тем более что в школе мне очень нравились математика и физика. А что такое кино, я и не задумывался, вернее, задумывался, но с родителями это не обсуждал. Да и что было обсуждать? Кино – это какой-то заоблачный мир. Я даже толком не представлял, как становятся актерами, где этому учат. Я приехал в Москву поступать в автомеханический и часами бродил около “Мосфильма” – тянуло туда любопытство, а может быть, это была интуиция. Меня, естественно, не пускали дальше проходной. “Ты чего здесь слоняешься?” – спросил кто-то из выходящих. Мне рассказали про ВГИК, и я пошел поступать.

- А как отнеслись к поступлению дома? Ждали-то в Павловском Посаде автомеханика, а получили артиста.

- Как к неизбежности и одновременно радостно. Это было только начало, путь неожиданный, может быть, даже не совсем понятный. Родители стали наблюдать… И, конечно, нервничали: что из всего этого получится? Как-то получалось, что я ушел совсем в другую жизнь.

- К вопросу о другой жизни – вы росли домашним ребенком?

- И да, и нет. Дома любил бывать, но и с мальчишками побузить тоже. Еще как! Я вырос в рабочей среде, среди простых людей, ценивших свой мир и уважавших себя в нем. Читать начал всерьез, вернее, приучил себя уже в институте: мне казалось необходимым расти, себя лепить, раз уж так повезло, раз судьба привела меня во ВГИК. Ходил в Ленинскую библиотеку. Читал, читал, читал – запоем, особенно классику. Ведь актера делает литература, драматургия. Нет ее, нет и нас.

- Своей дочке, Анне, вы советовали, куда поступать или не “давили авторитетом”?

- Она сама решила поступать во ВГИК – увлекалась музыкой, хореографией. И еще французским – это, видимо, перешло к ней по наследству: мама Ани – преподаватель французского языка. А я поначалу хотел, чтобы она пошла в журналистику: профессия интересная, живая, кстати, с элементами актерства. Впрочем, что я вам-то о журналистике рассказываю! (Смеется.) И из нее получилась актриса. Но, честно говоря, для меня гораздо важнее, что она – славный человек. Нам хорошо вместе.

- Ваша первая роль в кино была военная – Володя Осьмухин из “Молодой гвардии”.

- Это был дипломный фильм актерско-режиссерского курса Сергея Герасимова – Сергей Бондарчук, Инна Макарова, Клара Лучко. Имена-то какие! Герасимов сделал такой эксперимент: в Краснодоне каждый выпускник брал эпизод, связанный со своим героем, и репетировал. Мы жили там, где жили наши прототипы, ходили к шурфу, где они погибли… А потом так и пошло: война для меня стала доминировать. Даже в мирных фильмах есть война, ее отзвуки – например, в “Доживем до понедельника” и в “Белом Биме” – война. О том, что мои главные роли – военные, мне сказала Ванга.

- Вы к ней ездили в Болгарию?

- Это было во время турне по соцстранам. Честно скажу, было не по себе: а вдруг она что-то такое сейчас скажет, чего я знать еще не должен, чего знать не хочу… Но пошел все-таки. Была огромная очередь к ней. Иномарки – для нас тогда невидаль, многоязычная речь. Ванга долго смотрела на меня и сказала: “Твоя главная роль – военная. И играть тебе все про войну дальше”. Она же никогда телевизор не смотрела и знать меня по “Мгновениям” не могла… Хотя, может, и знала что-то. Мы тогда ехали в поезде через какие-то маленькие деревеньки и городки в разных странах, и народ на каждом полустанке нас встречал. Как передавалась информация – понятия не имею. Вообще мы все были не готовы к такому шквалу – делали обычный добротный фильм.

- Так-таки и не готовы?

- Говорю абсолютно честно. Мы знали, что получилось хорошо, но такого триумфа, причем, как оказалось, многолетнего, предположить не мог никто. Я, хотя до того уже довольно много сыграл, просто терялся от постоянного “узнавания”. На улицах подходили люди, кто-то здоровался, кто-то просто улыбался.

- Вы свои фильмы смотрите?

- Если попадет под настроение. “Семнадцать мгновений” иногда смотрю – их теперь снова часто показывают по разным каналам, “Доживем до понедельника”, “На семи ветрах”… Я смотрю хорошее кино, а мое или не мое – не важно.

Как пули у виска

- А вообще что любите смотреть по телевизору?

- “Культурную революцию” Швыдкого. Симпатично и умно.

- А это хорошо, когда министр культуры ведет телепередачу, становится шоуменом?

- А почему нет? Что в этом плохого, ведь он очень профессиональный человек. Он интересно берется за разные темы… У Михаила Ефимовича отлично получается, хотя, конечно, не все выпуски равноценные – это неизбежно, когда программа регулярная. Так что, когда министр культуры предстает и в неминистерском амплуа, мне кажется, это только ему в плюс. Гораздо хуже обратная ситуация: телеведущий или артист идет в политику, путая трибуну с эстрадой.

- Вы к этой категории не относитесь, во всяком случае, в связях с политическими партиями – после КПСС – замечены не были. Вас ведь наверняка многие хотели бы видеть в своих рядах – не было желания пробиться в вожди?

- Никогда. Что до партийных, думских предложений, то, конечно, они были. И есть, причем с разных флангов. Какой от меня там толк – у меня же другая профессия… Когда я осенью лежал в больнице с инфарктом, естественно, никого, кроме близких, ко мне не пускали. Но Жириновский прорвался. Представляете?! Уговаривал, расписывал, как хорошо быть депутатом Думы от его партии, дескать, очередные выборы не за горами. Но у меня же все-таки был инфаркт, а не сотрясение мозга…

- Но многие ваши коллеги охотно идут в политику. Как вы думаете – почему?

- Это нужно спросить у них – думаю, мотивы самые разные. Не хочу подозревать их в неискренности или, напротив, в наивности. Что касается меня, то политика – большая ответственность, незнакомая сфера и совсем другие, часто меняющиеся правила игры. Зачем же я буду себя дискредитировать? Некоторые другие пришли в политику… И что? Не хочу размениваться: приходить туда, занимать место, а как потом людям в глаза смотреть? Меня же все-таки еще помнят.

- Если бы не ваш взгляд сейчас, я решила бы, что это профессиональное кокетство: вас не помнят, вас – знают.

- Да? Я, кстати, не имел в виду ничего меланхолического, сказав “помнят”. Это даже приятно: знание – день сегодняшний, а память – из будущего, так что применительно к нашей профессии она еще ценнее.

- Александр Володин как-то сказал: “Жизнь – это такое воспоминание”.

- Конечно, он прав. Но вы это ощущение поймете, вернее, прочувствуете еще очень не скоро – оно не из молодости… Когда человек уходит из активной жизни, страшно, если ему нечего вспомнить. Это еще страшнее, чем когда вспоминать не с кем…

- Вам – есть?

- К счастью, да. Хотя, все меньше. Таня Лиознова в больнице сейчас, очень плохо себя чувствует, не ходит… Грустно. Мы с ней относительно часто перезваниваемся, вспоминаем наших актеров, с которыми вместе работали. Некоторых, к сожалению, нет уже. Женя Евстигнеев, Ростислав Плятт, Юра Визбор… Было удобно, комфортно, мы работали трудно и с удовольствием. Хоть и 50 лет после института, все равно учишься, все равно наблюдаешь, что-то пересматриваешь. Вообще, если это качество исчезает, все – надо уходить. Меня в этом смысле Бог миловал: мне всегда было интересно с партнерами по съемочной площадке. А потом, опять же, оставались воспоминания, которые приятно “проживать”, сидя вот тут, у камина.

- “Проживая” воспоминания, вы следите за тем, что происходит в Москве, в мире?

- Естественно, но в основном теперь мои информаторы – телевизор, газеты, радио. Часто что-то в сообщениях не совпадает, разные акценты, нюансы… Интересно анализировать, сопоставлять и додумывать – тоже, знаете ли, развлечение. Тем более что других особенно и нет: живу за городом, вдали от событий, без суеты.

- Бользен, он же Штирлиц, говорит: “Из всех людей, живущих на земле, я больше всего люблю стариков и детей”. Это к вам относится?

- Да, это мои ощущения. Вы знаете, если бы не подходило по внутренней интонации, я попросил бы Таню Лиознову переделать фразу. Так бывало – что-то переделывали, какие-то реплики просто дописывали… Дети и старики чем-то похожи: от тех и других не знаешь, чего ожидать. И еще… (Долгая пауза.) Те и другие беззащитны…

Блиц-интервью

- Какое качество вы больше всего цените в людях?
- Порядочность.

- А какое не любите?
- Ее антипод.

- Ваша любимая марка автомобиля?
- Думаете, скажу “Хорьх”? Езжу на “Нексии”.

- С какой газеты начинаете день?
- С “Известий”, конечно, и уже несколько десятилетий.

Справка “Известий”

Тихонов Вячеслав Васильевич родился 8 февраля 1928 года в Павловском Посаде Московской области. Народный артист СССР (1974), Герой Социалистического Труда. В 1950-м окончил актерский факультет ВГИКа. Дебютировал в фильме “Молодая гвардия” (1948, по А.А. Фадееву, роль Володи Осьмухина). Снялся более чем в 50 художественных фильмах. Получил известность в острохарактерных ролях Матвея Морозова (”Дело было в Пенькове”, 1958) и Виктора Райского (”Чрезвычайное происшествие”, 1959). Создал ряд лирических и героических образов; наиболее значительные: Алексей (”Оптимистическая трагедия”, 1963), князь Андрей (”Война и мир”, 1966-1967), Мельников (”Доживём до понедельника”, 1968). Крупнейшей работой Тихонова стал образ советского разведчика полковника Исаева (Штирлица) в многосерийном телефильме “Семнадцать мгновений весны” (1972). Лауреат Ленинской и Государственных премий и премии “Ника” в номинации “За честь и достоинство”. Дочь Анна – актриса.

Анна ТИХОНОВА:

Слава в названии фильма – с большой буквы

К юбилею Вячеслава Тихонова его дочь Анна готовит художественно-публицистический фильм с рабочим названием: “Семнадцать мгновений Славы”, который выйдет в эфир 8 февраля на канале ТВС. В этот день ТВС посвятит Тихонову весь свой эфир. О фильме и о его главном герое Анна ТИХОНОВА рассказывает корреспонденту “Известий” Юлии КАНТОР.

- В названии фильма слово “слава” – с большой или с маленькой буквы?

- Мы еще сами не решили, думаю что все-таки с большой. Хотя не исключаю, что название фильма в результате вообще будет другим. С одной стороны мы не хотим сугубо рекламного названия, с другой – разумеется, как продюсеру, мне бы хотелось чтобы название картины было броским и привлекательным.

- Завлечь аудиторию можно уже самим именем главного героя…

- Вот и нашелся ответ, с какой буквы писать – “Слава”. Вообще, в фильме мы хотели сделать не только документальное повествование, но и художественное. Отсюда и значительные трудности, ведь существует великолепный фильм Станислава Ростоцкого “Профессия – киноактер”. Мы старались не сделать нашу ленту “второй серией”. Хронология такая – от детства до сегодняшнего дня, хотя это не значит, что мы следуем по календарю. Вячеслава Васильевича с трудом уговорили – он считал, что после Ростоцкого трудно придумать уже что-нибудь новое. Но тот фильм заканчивается 50-летием, а жизнь продолжалась… Жанр я бы определила как художественно-публицистический. В отснятом и отобранном материале много хроники, есть игровые моменты.

- В кадре только Вячеслав Тихонов или другие лица?

- Разумеется, мы комбинируем: есть интервью с ним самим, с его коллегами. Есть и голоса за кадром. Какой же фильм о Штирлице без голоса за кадром? (Смеется.)

- Чей сценарий?

- Мы в студии “Актер кино” изначально сделали три сценария. За основу взят последний вариант Алексея Рудакова.

- Какие фильмы с участием Вячеслава Тихонова любите смотреть лично вы?

- Вы знаете, я очень люблю ранние фильмы, которые в силу времени создания и времени моего рождения прошли мимо меня. “Дело было в Пенькове”, конечно, люблю, “ЧП”, “Майские звезды”… О Штирлице и говорить нечего – кто ж его не любит!

- Вы – поздний ребенок. К поздним детям относятся особенно трепетно. Вячеслав Васильевич строгий отец?

- Совсем нет, очень мягкий и терпимый. Он не вспыльчивый, его трудно вывести из себя, но уж если это случилось…

Когда я была маленькой, мы часто расставались: он много снимался, и каждая встреча была праздником, это всегда было что-то необычное и неожиданное. Сейчас, когда я приезжаю к папе на дачу, мы усаживаемся у камина и подолгу вполголоса болтаем…